- И сидит, понимаешь, гад, весь в отца своего, пьянчугу! Сдай бутылки, кому говорят!
Ухожу. И бреду наугад с рюкзаком за плечами. Печально воет вьюга. Метель. Снегопад. И «Приёмка» закрыта на клюшку. Только мне всё равно, потому что
не здесь моё сердце.
Улетают грачи на юг. Залетают мячи в ворота. «Эй, Семёнов, ты что – без рук? Кто позвал сюда идиота, пацаны?» Третий тайм. Стою. Самый маленький, самый тонкий в классе. Крайний в физ-ре в строю, меньше – только одна девчонка. Ну и что?
Не здесь моё сердце.
- Снова двойка, какой позор! Ты, Семёнов, вообще – нормальный? Как не выучить до сих пор про модальный глагол?
Миндальный? Я бы лучше миндальный торт. Застучали по лужам капли, по щекам, по губам и в нос. Позабыл, потерял, не унёс
своё сердце.
Воробей на окне сидит. Воробей на меня глядит и тихонько чирикает песню.
Ты лети, лети, воробей! Выше крыш, обгоняя тучи, перепрыгивая людей, перешагивая колючий лес, сбивая с пути ворон, обманув все дожди и грозы, перепев колокольный звон!
Приземлись на большой берёзе. Там поляну ты видишь, друг, где в золе золотятся шишки? Здесь костёр полыхал, вокруг были Димка, Наташка, Мишка… Переливы гитарных струн доставали макушки сосен. Хохотали - коней табун позавидует. Ну, а после замолчали. Все разом, вдруг. И вздохнули, всей третьей сменой. Поднимались тихонько, с рук пыль отряхивая, с коленок.
Уходили, пообещав никуда-никуда не деться!
Там, на пне, в кармане плаща
Моё сердце.