Соловьи не знали, что они — немецкие и поэтому пели совсем по-русски — с коленцами, трелями, иногда сбиваясь и начиная свои куплеты сначала. И сирень пахла совсем по-русски, щипая нос сладкой свежестью поздней весны, предвещавшей скорое знойное лето. Остроконечные шпили кирх не вязались с такими родными звуками и запахами. Все же это был Кёнигсберг, а не Курск!
Война еще не закончилась, но запах победы, как и запах сирени, уже кружился в воздухе. В одном уцелевшем от бомбежек доме поселились на несколько дней русские солдаты и молодой лейтенант.
Хозяйка дома — маленькая старая немка с седенькими буклями тихо и робко бормотала :»Bitte Herren Offiziere!» почти на каждое телодвижение русских. По всему было видно, что она напугана до полусмерти.
Но постояльцы были смирными, и фрау мало-помалу успокоилась. По вечерам престарелая дама угощала непрошеных гостей травяным чаем, а сама сидела за столом, подперев худыми руками подбородок и думала о чем-то о своем. К чаю подавала неизменные галеты и душистое варенье из вишни.
Как-то раз в дом попросились на ночлег девушки-связистки, которые возвращались в свою часть из госпиталя. У одной из них был прекрасный точеный профиль, но только с одной стороны лица. Другая сторона была изуродована осколком снаряда.
Мужчины решили устроить для девчонок вечер с танцами. По этому случаю хозяйка принесла патефон и довоенные пластинки. Немка жестами пригласила девушек наверх, в свою комнату. Там, в пропахшем нафталином шкафу, хранились ее платья.
Вот это ей подарил Алоиз на пятнадцатую годовщину свадьбы, а это, розовое, ей сшила Герда, когда Пауль закончил Университет. Не много у нее в жизни было оказий надевать красивые одежды! Женщина дрожащими пальцами расправляла воротнички и манжеты, поглаживала складки. Она предложила девушкам переодеться. И булавочками кое-как подогнала наряды на худые девичьи тела.
Угощались «вторым фронтом», спиртом и чаем с вишневым вареньем. Томное танго затопило комнату. Танцевала только одна пара. Вернее, начали танцевать все, но эти двое танцевали так, что все расступились и просто смотрели. Боль, страсть, гнев, нежность, непознанная еще любовь и сполна испитая горечь утрат — все было в этом танце! Девушка поворачивала голову — точеный профиль, изуродованная маска, опять точеный профиль, опять маска...
В наполненных ужасом глазах хозяйки не было слез — они высохли еще в сорок втором. Только руки, теребящие маленький кружевной платок, выдавали нестерпимую душевную боль:"Майн Готт! Будь прокляты те, кто кинул в кровавую бойню ее Пауля и этих детей!" Ей больше некому варить вишневое варенье. А то, что осталось, она через несколько дней упакует в солдатские сидоры русских... Варенье из вишни с косточкой, светлой грусти и простых соленых слез...