***
раскинулась крона матёрого дуба
близ форта. с ней хочет играться
пронзительный ветер — терзает он грубо
печальные ветви, — а те утомились сражаться.
на море штормит, и дыханье циклонов
дуб чувствует, но не сдаётся.
он слишком устал от природных законов
счастливой планеты, — но в этом ей не признаётся.
уже опускается ниже и ниже
лимон, именуемый солнцем.
и ночь старым замкам становится ближе
момента рассвета. созвездья блестят каталонцам.
взирает на это нечаянный путник,
предчувствием отягощённый.
и думает: ветер — единственный спутник
безродного дуба. скиталец, быть может, влюблённый?
***
мои глаза устали видеть
эти бетонные коробки.
поеду на тридцать четвертом
стоять вместе со всеми в пробке.
здесь ожерелья новых зданий —
шедевры точечной застройки,
дома и офисы компаний.
(владельцы их тихи, но бойки).
зеленая трава темнеет,
и солнце спорит с небесами.
здесь улицы, что не пустеют,
гудят глубокими басами.
впивайся в город слишком летний,
как клещ впивается в натуру, —
ты мал. (и все же ты заметней,
чем те нагруженные фуры).
***
замерзли ноги.
тусклый свет
переливался по дороге.
а он не мог любить. поэт!
его желанья были строги.
ведомый странник,
у вершин
он отнимал их грандиозность.
не прекращался дождь. кувшин
он наполнял лишь за бесхозность.
холодных яблок
кислый вкус
вбирал звонкоголосый зяблик.
он перекинул на арбуз
затем свой маленький кораблик.
они густые,
облака,
ползут в два слоя, удивляют.
журчит моя душа-река,
сама себя не понимает.
***
в моём мире луна светит ярче огней,
ярче счастья, зажженного в сердце опять.
пусть костер угасает в сезоны дождей,
людям знойных пустынь это сложно принять.
если счастье представить анклавом из слов,
в безысходность из мыслей его окунуть,
то, наверное, самых безумных грехов
избежать будет можно, и просто заснуть.
в этом сне не разрушатся сами собой
кротких странствий большие мои корабли,
роковые иллюзии смоет волной,
мы с тобою прорвемся из этой петли.
это мир бесконечно больших величин,
ты найдешь, что захочешь, на кнопку нажав,
но оставшись с собою один на один,
осознаешь, кто был из нас сумрачно прав.
пчелы носят нектар, это их трудный путь,
кто прервёт это действо, убьёт вечный ритм.
стоит только однажды неровно шагнуть,
чтоб потом навсегда потерять связность рифм.
***
бесприютная чайка парит над водой,
безмятежно кричит на гниющий корабль,
паруса его смялись; и мачту пора бы
заменить неотложно другой.
в лабиринтах осенних, под пламенем снов
в дымке моря кружась, ищут точку покоя.
накрывает вода простаков слой за слоем,
пробирается в корпус часов.
вон из дома бегу созерцать чуткий мрак.
мне осветит луна ход песчаной тропинки,
не беда, что порвал дорогие ботинки,
их сниму, и ускорю свой шаг.
***
она всё расставила по полкам.
душу проткнули — как острой иголкой.
почему так? жизнь — вечный вопрос.
под звон бубенчиков и стук фортуны колёс
понимает: не будет толку.
разбиралась в себе подолгу.
разногласия, может, — Волга
по длине и разливу чувств.
мы все пленники высших искусств,
а она — человек долга.
краски блекнут с течением времени,
громады растут из семени.
горький шоколад запив сладким чаем,
попрощалась со шквальным маем,
следуя правилам племени.
поезд простучит в такт мелодии,
напевая аккорды рапсодии.
если смеются над нами,
в сердце бушует цунами,
ну а так — волшебство в соплодии.
ей мешали угасшие люди,
она их никогда не забудет.
мир был единым полюсом,
планета — алмазным конусом
на границе расколотых судеб.
***
они закрываются в черных очках
от мира бравурных мелодий.
в сердцах у них что? равнодушие, страх?
вся жизнь — попурри из пародий.
побег от природы — искусственный шаг,
излишне скитальцам он дорог.
скитаются ныне средь офисных благ,
их детство без драк и разборок.
с течением лет превращаться в песок
породам присуща способность.
душе, кстати, тоже: огромный кусок
всецело разведает дробность.
отчетливый звук вглубь упавших камней
рассеялся и замолкает.
все наши поступки как свет фонарей,
и каждый себя освещает.
скажи пару честных неприторных слов
ты высшему разуму завтра.
должны высоко, с драматизмом орлов,
парить они в выси театра,
который построен в твоей голове,
уютно в котором и тихо.
где скромно лежишь ты на мягкой траве,
а мимо несется шумиха.
***
огромный океан, в загадках утопай.
ты научил меня не чувствовать пространство.
ведь в час, когда умру, ты не умрёшь; бросай
в пучины вод моё непостоянство.
за то, что был я лишь частицею морской
простит меня закат; и понесётся время
тысячелетья — миг: то счастьем, то тоской
окутано бывало наше бремя.
плыть очень далеко, логичней утонуть,
но не ищи путей простого хода.
ты должен сделать так, чтоб не смогли моргнуть
другие, восхищаясь эпизодом.
и если обгорит от солнца вся спина,
и если шторм повинен будет в смерти
в полночной тишине бездомная луна
оставит признак жизни на мольберте.
прольётся до конца карминовый графин,
сосредоточивший в себе живую влагу.
кто выберет любовь из тысячи причин,
тот ночью приплывёт к архипелагу.
***
когда покидаем Москву,
и мчимся в иные пространства,
то я, с небывалым мещанством,
могу примыкать к волшебству,
в котором большие мосты
сливаются с жаром асфальта,
как дно океана, — с базальтом,
как с сопротивленьем — шунты.
забыв про злой лик пустоты,
смотрю на траву и деревья,
наверно здесь были кочевья;
эх, чувства мои непросты.
сбежавши от взглядов людей,
исчезли навек мои тени,
но вдруг в перекошенном плене
услышал жужжанье шмелей.
и в этом, наверное, блажь
нелепой земной круговерти,
но люди и в жизни, и в смерти
проводят всегда демонтаж.
как грустно, что есть среди нас,
и те, кто не смотрит на небо,
и те, кто в любви к ширпотребу
плодит торжество биомасс.
***
и снова середина сентября
без стука ворвалась в моё сознанье.
я становлюсь рабом календаря,
всем молодым так тяжко ожиданье.
уж ударяется по стёклам мелкий дождь,
и опустел от школьниц подоконник.
внутри любого есть проклятый вождь,
судьбой тебе назначенный поклонник.
пусть жесткий ритм пламенной Москвы
меня разрушит до адронов резко, —
так я проникнусь мудростью. волхвы
остались жить на христианских фресках.
но здесь останусь я, и в тишине ночной
увижу жесткий мир, и может, больше.
зачем окутан я слепой тоской?
я буду храбрым на мгновенье дольше.
***
города, которые не в силах
предоставить шквал воспоминаний,
оставляют жизни на зубилах,
делают тебя рабом мечтаний.
забирают ключ от сейфа счастья,
закрывают ставни на воротах,
и тебя лишают соучастья
в жизненных крутых переворотах.
города становятся чужими,
преломляясь в призме из обмана.
прошагав столь разными кривыми,
мы соткали тело каравана.
позволяя им в себя проникнуть
духом антикварных магазинов,
попытайся ненадолго вникнуть
в таинство расколотых кувшинов.
***
два высоких оранжевых дома
погрузились в холодный туман.
так погода, морозом ведома,
надевает свой тёплый кафтан,
воплощая сюжет из альбома.
две неброских ноябрьских птицы
не хотели южнее лететь.
собирают еду по крупицам,
старый хлеб их продолжит черстветь.
им никто не поможет в столице.
одинокие гордые леди
пьют свой кофе, читая “Bazaar”.
не гоняют на велосипеде,
и на жизнь закрывают глаза.
их природа укуталась в пледе.
одинокие скауты мира
путешествуют в черных авто.
создадут себе новых кумиров,
но не выиграют в глупом лото.
нет для счастья пока эликсира.
***
всё ветшает: и старые чувства
для меня по-осеннему детски.
посижу на траве по-турецки,
ощущу душу боли искусства.
эй, постой-ка! в великих порталах,
там, где физика бродит кругами,
и отчаянно спорит с богами,
представляя весь мир в интегралах,
всё же есть непредвзятая легкость,
ощущенье бескрайней вселенной.
там блуждает мыслитель степенный,
заклиная ненужную ловкость.
там иное пространство, а время
лихо мчится со сверхскоростями.
не летают там вверх с журавлями,
но и вниз не влекут своё племя.
между тем я, увы, понимаю,
что всё счастье есть хрупкая птица.
она мечется на двух границах,
белый — чёрным порой затемняя.
мне так холодно и так прекрасно,
психология Фрейда реальна.
эта радость эмоциональна,
я свой мир высекал не напрасно.
***
они расстались; в тяжести молчанья
можно было узреть их старый рай.
гранит метро услышал завещанье,
вверху нескоро двинулся трамвай.
они расстались; их стальные взгляды
без трудностей царапали стекло.
она не думала менять свои наряды,
он перестал ей излучать тепло.
в час десять ночи он сказал, что больше
не может злиться, и вернет любовь.
она кривилась, потому что дольше,
чем он пыталась обесцветить кровь.
они сошлись, и вспомнили, что в сути
любовь — это игра двух дураков.
и в этом безрассудном институте
не нужно вырываться из оков.
***
я лью из кувшина всю воду на солнечный диск.
светило не гаснет; сильней раздражает сетчатку.
мой нрав, приучивший меня к простоте и порядку,
предложит нести пред тобой зеркала, василиск.
уставшего мира глаза тяготеют ко сну,
где их ожидают задумчиво-светлые сказки,
про то, что творилось когда-то в далеком Дамаске,
про то, как меняли границы седую страну.
и помнили камни сраженья, и помнили кровь,
которую, верно, не терпят пришедшие люди.
история их перед ними на глянцевом блюде;
однако всё снова и снова фривольная новь.
здесь пламя танцует движеньем порывистых бурь,
веселье заката лисицей траву поджигает.
всё — космос, и он глубиной до конца поражает;
мы видим в нем бархатно-черную жизни глазурь.
***
я открываю окна: я сейчас
душой соединяюсь со вселенной.
мне холодно, — зима, мой мир увяз
в хрустальном льде иллюзии мгновенной.
диктуют мне навязчивых идей
издалека космические строки.
связь с высшим разумом становится ясней,
мирские чувства — более глубоки.
космическая музыка звучит
кафешантанно, но вполне задорно.
оркестр импровизирует и мчит
мелодию свою для нас повторно.
я закрываю окна: мрак ночной
отбросил тень на малые планеты.
тебе, играя в прятки за стеной,
вовек не обмануть чутья поэта.
творенья божьи мы, и этим интересен
процесс шипенья радиочастот.
но до конца ли я с тобой был честен,
когда отмыл чернильный небосвод?
***
я тебя прошу: не загадывай.
в нашем мире всё повторяется.
карты знаем, вдаль не заглядывай,
горизонт огнём озаряется.
невозможно сойти с дистанции,
на нее так и не взойдя.
на последней в движении станции
оборвемся под шум дождя.
и как только мне заново вспомнится
эта старая жизни глава,
все потом до конца исполнится,
и пойдут на экран слова.
не пытаюсь уйти от случая,
недостаточно сил во мне.
если я себя не помучаю,
мы окажемся вновь на дне.
в этой статуе нет прекрасного,
значит, скульптор рос без мечты.
на востоке теперь опасно,
забирай все свои холсты.
Млечный путь никогда не плачет,
пролита вся его душа,
поспеши ко мне наудачу,
и взлетай ввысь, но не спеша.
тай в мгновеньях истории стиля,
непокорного для меня.
за неделю пробурена миля,
и веками идет болтовня.
эти буквы похожи на звуки,
только черный шрифт — и ничего,
попадают нам цели в руки,
их ловить — только и всего!
грусть достала, но ищем смысла.
(но всё чаще — шальную лесть.)
распадаются медленно мысли,
не придет долгожданная весть.
жить так странно! пусть странности лечат
боли в сердце и крепкие сны.
если вырваться воле навстречу —
то, мне кажется, мы спасены!
нас возможно спасти, потому что
в нашем будущем есть свежий цвет.
мы не станем молчать, не оглушит
нас таинственный сговор планет.
убери свои мысли, не стоит
их разбрасывать по сторонам.
так легко в голове планы строить
и себя разделить пополам.
***
я понял нашу жизнь: в глубинах мирозданья
построен идиллический завод.
там плавится вселенское сознанье,
душа бескрайняя в плен к дерзости течёт.
там радуются бешеные черти,
и унывают тайно соловьи,
взывая уберечь себя от смерти,
испить взывая божий дар судьи.
на площадях пустынных, но красивых
пока молчат людские голоса.
так тишина главенствует в ленивых,
сломавших ненароком паруса.
и грезится в неистовых желаньях
отчаянной свободы блёклый шар.
но всё-таки, они в своих блужданьях
его найдут, преобразив бульвар.
я высек этот рай, лишь на его границах
увидел усиление огня;
ускорившись, не смог остановиться.
всё правильно, и это — западня.
***
я в небе пролетел, копьём пронзивши годы.
был рай изучен, началась гроза.
наивными детьми мы поливали всходы,
потом любовь порхала — стрекоза!
внимая волшебству, в костре сгорают листья.
смыкая разом круг былых знамен,
тоскливой осени махну рябины кистью,
как постарела грация времён!
***
просыпаюсь и растворяюсь,
мне рассвет говорит: “привет”.
улыбаюсь и вдруг меняюсь,
знаю самый большой секрет.
где расставлены точки резко,
там меняю на тайный знак.
кактус прячу за занавеской,
продувает его сквозняк.
ослабляется тяжесть стрелок,
удаляется вдаль печаль.
и интриги моих проделок
разбиваются как хрусталь.
торжество справедливой схемы
будет главным из всех чудес.
я не верую в теоремы,
доказательства — лишний стресс.
разделяя единство тенью,
отклонившейся от светил,
поражаюсь не впечатленью,
а тому, кто его схватил.
***
любовь, преемственное чувство,
оставит нас наедине.
я счастлив даже когда грустно.
наверно, все-таки искусство
питаться силами извне.
я счастлив в переходе линий
и в перевернутости тел.
не поглощен своей гордыней,
не превращен в холодный иней
мой главный жизненный предел.
мы расстаемся в своих сферах,
мы остаемся в дураках.
в жестоких жизненных примерах,
и в приграничных атмосферах
опять витаем в облаках.
в твоих глазах увидел небо,
я, поглотив любовь до дна.
мы будем счастливы со снегом,
и вместе с Ноевым ковчегом
опять изменим времена.
***
когда пустеют улицы, не потеряйся в них.
и прежде чем зажмуриться в объятьях ледяных,
приподними глаза наверх, где солнце одиноко
тепло кидает без помех под шум былого рока.
когда чернеют зеркала в осколках серебра,
вдали звонят колокола, но спят пока ветра.
я оборачиваюсь вспять, я торможу детали.
реальный образ не понять, вращаясь по спирали.
когда доверие из душ уйдёт, простив любовь,
ты молча смоешь свою тушь, однако не злословь.
сквозь бесконечность перейдём, свободу поглощая,
мы скоро все равно уйдём, мы изгнаны из рая.
***
попробуй однажды проснуться
в холодной счастливой стране,
где в небесах ангелы вьются,
не вьются кошмары во сне.
начни пробужденье в свободе
дремотных косматых лесов,
твой трепет в крутом хороводе
сольётся с кичливостью псов.
в порывистых летних занятьях
пространствуй, и вниз упади.
танцуй на холмистых поднятьях,
напевы воспроизводи.
полощутся вольные крылья
в каньоне мятежной реки.
их будет бомбить эскадрилья,
их переведут в лоскутки.
все странники замерли в вихре,
ладонями сталь теребя.
когда же турбины утихли,
исчезли из виду, скорбя.