1. Об этом надо молчать. 2. Каждый делает себя сам. 3. Про рябину.

1. Об этом надо молчать

догадываешься,
как надо сильно любить тебя,
чтобы представить тебя седой?
ты совершенно точно не станешь злой,
и вокруг тебя, может быть, будут дети,
ты будешь расчёсывать им волосы на рассвете,
а ветер - густой, порывистый, горный ветер
будет звать вас к себе домой.

тебе все так же будут идти белые рубахи,
кожаные сандалии, смех и серьги, обвитые янтарём,
серебристые кольца на строгих, изящных пальцах,
родинки на висках, глаза, очерченные не углём,

но чем-то вроде него. и, стало быть, талый снег,
кусты горечавки, чабрец и алый ковер брусники,
фиалки, застигнутые грозой, и крики
белоклювых гагар.

ты знаешь,
постоянству их пар остаётся только дивиться,
ну настолько визгливые, странные птицы...
да-да, всё стерпишь, покуда безумно влюблён.

лён, белый беспечный лён на твоих коленях
полинял и смотрится совсем небрежно,
я не знаю другой, что была бы такой же нежной -
оттого потерял покой.

я давно не свой, ничей, ничего не пытаюсь значить,
не прошу удачи и тебя у господа не прошу.
всё, признаться, могло бы случиться иначе -
но теперь же в твой город и старенький шаткий дом

возвращения нет. как и нет у меня ни малейшего права на имя,
выпаленное сгоряча.
я иду и иду, но свеча в руке у меня не гаснет.
я на свете не видел прекрасней и хрустальнее не встречал.

хоронить тебя, конечно же, станут в красном.
только об этом надо молчать.


2. Каждый делает себя сам

каждый делает себя сам.
перед работой заходишь в универсам,
покупаешь улитку с джемом
и ясно видишь — уже не тот.
продавщица айгуль от усталости морщит лоб,
пробивает два раза сок, пропускает компот
и зовет наташу.

у наташи — диплом бакалавра liberal arts,
ключ от кассы и звание
"старший кассир".
у тебя — бесконечный пунктир,
начертание, правки, интерлиньяж,
незаточенный карандаш
и много пустых амбиций.
бывает лень пойти и налить воды —
какое уж там напиться.

дни и недели сливаются в полотно,
повторяешь одно, пока тщишься понять другое.
жизнь — словно книга, что сверстали наоборот:
обрезаешь важное, трепещущее и живое.

понимаешь, тоска твоя —
что вываливающиеся бабкины глаза,
глядит на тебя желтеющими белками.
москва — это, знаете, такой город,
где каждый рискует сойти с ума.
и ты, веселов, и вы, марь иванна, тоже.

и поэтому те, кого еще не дожрал проспект,
неумытый, прокисший, в клочках медицинской ваты,
ложатся на спины, забинтовывают глаза,
принимаются слушать брамса, бетховена, баха,

оттесняют ладонью волосы от пульсирующего виска,
и тепло разливается по паркету,
между досками, стульями, в голосах,
на страницах и в буквах прошлогоднего вечного лета.

а сейчас весна не весна, апрель не апрель,
открываешь список потерь и штрихуешь пустую клетку.
неуклюжие хлопья снега вырываются из пустоты
и ложатся мертветь на уставшие за зиму ветки.

вываливаешься из автобуса и думаешь: повезло,
насыпало снега так, что стало не больно падать,
а рядом уже лежат, заслоняют руками лицо,
потому что не май, да и не очень-то хочется плакать.

нужно только успеть докричать до конца,
выдыхая морозный воздух соседу в уши:
дорогой мой, хороший, пропащий, слушай,
это все ерунда, ерунда.

можно просто лежать допоздна
и не думать о том, во сколько сейчас светает,
пока снег из большого чернеющего решета
и тебя, и меня засыпает.

вот так и лежать, теперь ничего не узнав:
ни то, что пропал, ни то, что хрущевки тают,
за собой утянув шифоньеры, патефоны, и голоса,
и столовое серебро, и иконы, и бабу раю.


3. Про рябину

ну что ж, поздравь меня: наверно, поостыл,
оброс неоновой, густой, лиловой, липкой кожей,
а то, что были мы с тобой чудовищно похожи –
так я это, как водится, забыл.
и никого ни разу не простил,
но всё твердил во тьму: о господи, о боже,
придумай так, чтоб только лишь одна
осталась для меня забота.
мне всё равно – врата или ворота,
поскольку я к ним даже не ходил
и ягоды с куста не трогал.
придумай так, чтоб я своей судьбы
чужим напевом больше не обидел.
я в темноте той ничего не видел,
но ты меня такого полюбил.
и точно знал, что я не промахнусь,
не разменяюсь, не свихнусь, не сгину,
не напишу про лютики, про изморось, про русь,
но как дурной запомню – про рябину.
и с этим знанием куда-то покачусь,
сверкая боком серебристым, стылым,
и с этим цветом, брюхом снегириным,
я сам к себе, беспомощный, вернусь.
покуда мне, такому дуралею,
всё будет чудится, что я тебя люблю,
я не смогу, не стану, не сумею
и никогда уже не обернусь
ни жалобой, ни сторожем, ни змеем.


Бугайчук Анастасия Юрьевна
Другие стихи
Погоня
Волки сутки гонят дичь Чтоб её поймать, настичь Душу гонят целый век Что бы взять с неё ответ Кто ты?..
Подробнее
Ткаченко Дмитрий Николаевич
Суета, лишь суета
Заботы, полуденная суета. Закат и снова темнота. Спешим, не зная и конца. А жизнь! А жизнь - она одна! И..
Подробнее
Самохоткина Александра Владимировна