Елизаровская
Утром на пару градусов ниже обещанного по сводкам,
если было бы можно, я вышла бы в одеяле.
Мне нужно дождаться прямого автобуса в идеале,
нагрести мелочёвкой, туда и обратно, сотку.
Национальность водителя угадывается по звуку:
на него кто-то громко орёт по встроенной рации.
Врубая наушники, я пытаюсь избавиться от информации.
Чёрт, как же сильно дует в голову мне из люка!
Интересно, Елизаровская особенно эклектична:
ни одного продуктового магазина: кабаки, либо пиво-водка.
Восхитительно рядом смотрятся "сталинка" и высотка,
и руины, в цитатах жизни, тоже смотрятся симпатично.
Может быть нас выбирает место? Прости нас грешных!
Но закаты бывают эффектными, хлещет о камни речка,
априори не встретишь ни единого человечка,
и соседская шавка пытается быть овчаркой, но безуспешно.
Помню, ты говорил, что душа у меня тонкая, и это даже
помогает привыкнуть и видеть свой шарм в гетто.
Безусловно, менять локации хорошо, и неважно где ты:
не умереть от холода утром, успев на автобус - важно.
Обнажённым
Обнажённым кажется мир новей,
кажется ясным и очень резким.
Обнаженные ткут свою тайну, ей
суждено оставаться под ворохом простыней,
под полотном занавески.
Обнаженные искренни, как дитя,
прямолинейны, честны, открыты.
Они все время делают, что хотят,
наговорят излишнего и простят.
Потому что квиты.
Обнаженная смотрит, который час,
обнаженный прячет её под боком:
"Целая вечность ещё у нас,
но старайся любить как в последний раз,
не отводи нам срока..."
Сумеречный боец
Приготовлю ужин,
накрою стол,
буду выглядеть как любящая жена
для любимого мужа.
Вероятно, для этого я жила,
и для этого ты мне нужен.
Сумеречный боец,
я тебя уложу дремать.
Ты боролся с врагами, и шел в атаки.
А сейчас и смысла нет воевать,
нет места драке.
Засыпай уже, наконец.
А смысл и прям и прост -
я нежно тебя берегу:
на земле, на воде, на другой планете.
(Чтобы не быть у тебя в долгу,
чтобы ты не заметил).
И я не отдам свой пост.
***
Нет ничего прекраснее тебя у кнопки лифта,
дотла спаленной шпаной с высотки,
окурком Мальборо, перевалившем верно,
давно за сотку,
и мелким шрифтом.
Нет ничего красивее тебя на жестком стуле,
в холодной кухне, в казённом доме.
Откуда воздух, рассекая коридоры,
с щелей оконных,
несётся пулей.
Нет ничего прекраснее тебя в своей постели,
в глубоких складках, как волны в шторме,
в твоем желании уснуть по-крепче,
задвинув шторы,
и встретив тело.
___
Нет ничего ужаснее тебя в дверном проеме:
стучишь ключами, набросишь куртку
И выскочишь, как марафонец века,
в свою маршрутку.
(Не помню номер)
Это было красиво
Это было красиво.
Ты целовал меня в грудь,
Это кино про грусть,
Это письмо курсивом.
Я наверное слишком сильно
Боялась тебя спугнуть.
Безусловно, без берегов
Этот наш океан ночей.
Не услышать твоих речей,
И не взвесить значение слов,
Лишь сплетение голосов
И отсутствие мелочей.
Это было в Риме:
Твоя комната - тот фонтан,
Где Марчелло целует дам,
В лучшем фильме Феллини.
Твои письма Полине -
Сценарий для новых драм.
Моя шея плыла волной,
Под потоком горячим губ.
Иногда ты бывал груб,
Иногда ты бывал собой,
Иногда ты бывал - друг.
Исчезал, появлялся вдруг.
Я у тебя на крючке,
Вернее мое пальто.
Бывали мужчины, но все не то:
Сжимала их в кулачке
И сбрасывала с мостов,
И уменьшались они в зрачке...