По ночам я спускался в глубокую тёмную шахту,
пил крепкий кофе, давился от чёрной злости,
продолжая нести одну бесконечную вахту,
и глядел на кнопки цветом слоновой кости.
Так в железном стакане, как в старой подлодке:
нет ни света, ни южного летнего ветра.
Голова потеет в зелёной и грязной пилотке,
рукава блестят от вечного серого пепла.
Я не спал часами, которых бывало немало,
тридцать шесть, порой казалось, что больше.
Кобура с портупеей меня всегда обнимала,
в этой жизни никто не обнимет дольше.
Я глядел на динамик, зажав рукою тангенту,
и ругался матом ещё на вчерашних мальчишек.
В темноте мотал нечитаемую длинную ленту,
а ответы искал в заклеенных скотчем книжках.
Я ходил по сырым коридорам в зелёной каске,
выбегал в минус тридцать одетый в одну резину.
Мои руки были пропитаны жирной смазкой,
и я жарил себе картофель на ЦИАТИМЕ.
Эти дни позади, я сегодня считаю проценты,
и на куртке моей больше нет красной таблички.
Но с ключами ношу шестизначный номер, зачем-то,
и свой шаг начинаю с левой ноги, по привычке.